Нет памятника — нет проблемы

Бессмысленно руку противопоставлять телу

То, что мы периодически утрачиваем часть историко-культурного наследия, ни для кого не является секретом. Но потери эти не выглядели устрашающими, пока не произошёл подсчёт убытков. Когда краеведы города объединились вокруг общественного проекта — создания «Энциклопедии города Королёва», стали отчётливо видны и сами потери, и их масштаб, и угрозы потерь будущих. Положение с охраной памятников в Королёве не просто тяжёлое — оно критическое. Особенно ввиду того, что в городе ведётся агрессивное строительство, последствия которого проявят себя не только в ближайшем, но и в далёком будущем. Памятники стоят на земле. Земля нужна для строительства жилых домов. Памятники мешают. Но существует несколько надёжных способов решить эту проблему, и каждый из них отлично зарекомендовал себя на территории всей России.

Способ первый. Либеральный

Его подсказывает, увы, сам Федеральный закон №73 «Об объектах культурного наследия», широким дуплом в котором является статья 23. Она гласит, что объект культурного наследия исключается из Единого государственного реестра в случае его полной физической утраты. Таким подарком грех не воспользоваться, ведь всё, что для этого нужно, — просто ждать. И памятники намеренно годами не ремонтируются: их крыши текут, полы гниют, стены разрушаются. «В бюджете нет денег» — стандартная отговорка, которую слышит каждый в ответ на замечание о плохом состоянии памятников. Вдобавок чиновники нередко заводят шарманку на тему «первым делом — дороги, дворы, крыши, а уж памятники — потом». И до памятников очередь, как правило, не доходит. Дальше — дело техники. По информации Московского областного отделения ВООПИиК, на территории региона 80% памятников находятся в упадке. Когда они будут доведены до состояния «полной физической утраты», их спокойно снимут с государственного учёта и «с чистой совестью» застроят освободившуюся территорию.

Никакой ответственности за «выморачивание» памятника законодательство не предусматривает. Недостаток у этого способа только один — некоторая длительность процесса.

Способ второй. Радикальный

Лучший памятник — мёртвый памятник. Применяется данный способ только в тех случаях, когда «строителям», что называется, неймётся. Его первая разновидность — снос памятника невзирая ни на какие охранные грамоты, включая постановления различных уровней власти, — широко распространена, например, в Москве. Совсем недавно общественное движение «Архнадзор» сообщило об очередном таком незаконном сносе: на Страстном бульваре уничтожены два корпуса Ново-Екатерининской больницы. На их месте планируется построить новое здание Московской городской думы.

Вторая разновидность радикального способа борьбы с памятниками используется повсеместно: объекты культурного наследия горят. Причём лучше всего горят, естественно, памятники деревянного зодчества. Доказать, что происходит это не случайно, а по чьему-то «велению» и «хотению», практически невозможно. Однако системность таких происшествий в России и скорость, с какой после пожаров застраиваются территории памятников, не оставляют простора для фантазии и говорят сами за себя. В Королёве в 1990-е и 2000-е пожар уничтожил Дом Калиша-Прове в Сосновом бору и Дом Ценкера. Значительная часть самого Соснового бора, который независимо от усадьбы Калиша-Прове является объектом культурного наследия регионального значения, уже застроена элитным жильём. В очереди на застройку стоит и та территория, где находятся руины дворца.

Способ третий. Щадящий

Памятник уничтожается, но не весь. Сносится его историческое окружение, а на расчищенном таким способом участке возводится нечто. К примеру, лавру в Сергиевом Посаде не снесёшь, конечно, но зато можно построить какой-нибудь торговый центр вблизи неё. И он строится. При этом нарушается одно из необходимых условий сохранения памятника — его визуальное восприятие. Можно сказать, что памятник уничтожается не физически, а морально. Чаще всего операция производится грубо, без должной заботы о том, чтобы новый лоскут прижился к старой ткани города.

Так строительство 17-этажного дома вблизи усадьбы «Костино» в Королёве полностью подавило одноэтажные усадебные постройки. И напрасно наш оппонент Инна Сергеева в статье «Ради красного словца?» («КП» от 20 декабря 2012 года) приписала мне и моим коллегам фразу о полном отсутствии у фирмы-застройщика «Развитие XXI» разрешительной документации. Помнится, я не только назвала свой материал «Усадьба «Костино»: законный разгром», но и достаточно ясно показала, что срам (я имею в виду 17-этажку) довольно аккуратно прикрыт бумагой (я имею в виду как раз разрешительную документацию). Подобные бумаги, которые, как известно, не краснеют, и являются главной бедой всех объектов культурного наследия в России в целом и в Подмосковье в частности.

Самое печальное в данном конкретном случае то, что Министерство культуры Московской области, чьей непосредственной задачей является защита памятников федерального и регионального значения, не только согласовало основной документ, послуживший базой для всей последующей пирамиды документов, но и в принципе способствовало его появлению на свет. Когда Администрация города Королёва обратилась в министерство с просьбой согласовать строительство, министерским чиновникам следовало, в моём понимании, лечь костьми, но не допустить даже малейшей угрозы памятнику. Вместо этого они вежливо посоветовали Администрации подготовить «Историко-культурное и архитектурно-ландшафтное градостроительное обоснование размещения жилых домов по ул. Орджоникидзе г. Королёва вблизи объекта культурного наследия усадьбы А.Н. Крафта «Костино». И уже тогда, когда этот шедевр юридической кухни был создан, с чистой совестью его согласовало. Это случилось ещё при громовском руководстве Минкульта, но инерционный путь у подобных дел очень длинный.

Интересно, что заказчик «Историко-культурного и архитектурно-градостроительного обоснования» и заказчик охранной зоны усадьбы «Костино» — одна и та же фирма. Это многое объясняет. В частности, то, почему проект охранной зоны получился, по сути, дублем «обоснования» и практически ни в чём ему не противоречит. Создание таких ущербных охранных зон по заказу фирмы-застройщика либо фирмы, родственной ей, — тоже повсеместная практика и часть относительно «щадящего» способа притеснения объектов культурного наследия.

Способ четвёртый. Идеальный

«Сказать ли правду?.. Памятников нет…» — эта цитата из философского стихотворения Бориса Заходера применительно к нашей теме обретает буквальный смысл.

Закон делит объекты культурного наследия на категории. Дело тут не столько в отборе их по сортам — первому, второму или третьему, сколько, хочется верить, в распределении обязанностей между различными уровнями власти в общем деле сохранения этих самых объектов. Но привязка, естественно, делается к значимости памятника для истории и культуры либо Российской Федерации в целом, либо субъекта Российской Федерации, либо муниципального образования.

Так вот, в городе Королёве имеются памятники федерального значения (Дом-музей В.И. Ленина на территории усадьбы «Костино», археологические памятники), есть памятники регионального значения (та же самая усадьба «Костино», церковь Косьмы и Дамиана, дом П.П. Шорыгина в Болшеве и т. д.), но… нет НИ ОДНОГО памятника муниципального значения.

У этого вопиющего факта есть несколько смыслов, в том числе скрытых. Смысл, лежащий на поверхности, — это просто разгильдяйство, произрастающее из глубокого равнодушия к истории вообще и к городской истории в частности. Другая подоплёка лежит в области экономики: памятники нужно содержать. Любой из них является, естественно, обременением для бюджета. Впрочем, в новых социально-экономических и политических условиях это уже не проблема: собственник у памятника может быть любой. К примеру, памятником архитектуры может владеть частное лицо или фирма, и именно они обязаны в этом случае нести расходы по его содержанию. Они же получают доходы от его использования — например, от сдачи помещений в аренду. Но главный, третий, смысл факта заключается в том, что статус памятника становится камнем преткновения тогда, когда историческое здание до зарезу хочется снести и построить на его месте что-нибудь архиприбыльное, к примеру, многоэтажку. Или целый комплекс многоэтажек. Таким образом, если лучший памятник — это мёртвый памятник, то идеальный памятник — это вообще не памятник. Иными словами, нет памятника — нет проблемы.

Многоэтажный дом на территории усадьбы является не только актом притеснения одного отдельно взятого объекта культурного наследия, но и началом уничтожения исторической застройки Костина 1930-х годов, своеобразным прологом гибели уникального «не-памятника» — архитектурного ансамбля Болшевской трудовой коммуны. Первым из исторического комплекса пострадает «дом стройбюро» (ул. Орджоникидзе, д. 2/34). И я ещё раз выражу сомнение в его непоправимой ветхости. Надеюсь, Инна Сергеева не обидится, если я, в свою очередь, посчитаю её подход к этому вопросу дилетантским, коль скоро она не видит разницы между аварийностью перекрытий и коммуникаций и аварийностью капитальных конструкций? В доме, построенном в сталинскую эпоху, могут прогнить перекрытия, могут проржаветь трубы, но «коробку» в те годы строили на совесть и на страх. Людей из него можно и нужно переселить, но сам «дом стройбюро», как и весь ансамбль трудкоммуны, можно и нужно сохранить. Его снос будет предательством по отношению к собственной истории.

Можно произвести перепланировку, превратить здание из жилого в офисное, можно перевести сюда из пятиэтажки Комитет по культуре или из детского сада Комитет образования или создать и разместить здесь галерею, которой так не хватает городу, — не столь важно, кто и что будет располагаться в «доме стройбюро». Но важно, крайне важно спасти здание. Конструктивизм, как стиль, господствовал в отечественной архитектуре недолго. Его расцвет пришёлся на 1920-е — начало 1930-х годов, то есть время, когда страна только вставала на ноги после Гражданской войны. Идеология эпохи провозглашала аскезу, и эта аскеза была воплощена, в том числе, в кирпиче и камне. Не каждому дано постичь эту строгую красоту, тем более если она изуродована гиперболизированными рекламными вывесками (торговый центр на углу улиц Горького и Дзержинского) или следами бесхозяйственного отношения («дом стройбюро»). Сейчас, когда в Москве почти полностью снесён стадион «Динамо», чьими авторами являются те же архитекторы — А.Я. Лангман и Л.З. Чериковер, — ценность комплекса в Костине парадоксально возросла, ибо наследие этих зодчих в стране сократилось…

Однако ценность конструктивистского ансамбля не только в его аскетичной красоте и архитектурной редкости. Он ещё и памятник истории. Нельзя сказать, что трудовых коммун НКВД в стране было неограниченное количество. Уцелевший до сей поры комплекс является материальным свидетельством существования Болшевской трудовой коммуны, чья история столь же уникальна.

Не единожды в 1990-е и 2000-е годы специалисты писали обоснования, почему ансамбль должен быть признан объектом культурного наследия. И каждый раз документы ложились под сукно. Сейчас комплекс, юридически не имеющий статуса памятника, находится под угрозой. Если он будет уничтожен, невосполнимую утрату понесёт не только город, но и регион, потому что ансамбль, выражаясь языком закона, обладает историко-архитектурной и мемориальной ценностью, имеющей особое значение для истории и культуры, как минимум, субъекта Российской Федерации.

И таких жертв, скорее всего, будет ещё очень много, потому что памятники, не признанные памятниками, беззащитны абсолютно.

…

Главная причина, по которой гибнут памятники, — невежество. Приговор объектам культурного наследия выносится не историками, не искусствоведами, не культурологами, а застройщиками, чей коммерческий интерес в деле очевиден. Им абсолютно всё равно, что именно они сносят — рухлядь или антиквариат. Они не отличают археологические раскопки от геологических изысканий, памятник архитектуры от типовой пятиэтажки и так далее. Но настоящий ужас не в этом, а в том, что разницу не видим мы.

Они пользуются тем, что мы сами не знаем своих богатств. Нас убеждают, что мы нищие, и мы верим. И выпускаем из рук то, что повышается в цене с каждым прожитым годом. Нам говорят: «Это здание не памятник, оно ничего не стоит. То, что мы построим, будет лучше предыдущего!» И, как индейцы испанским захватчикам, мы отдаём коммерсантам золото в обмен на стекляшки. Если, чувствуя подвох, мы противимся обмену, нас убеждают, что здание сохранить невозможно, оно вот-вот рухнет; убеждают, что облупившийся фасад — это признак тотальной аварийности. Если же мы по-прежнему сопротивляемся, нас обвиняют в тупом фанатизме и в том, что мы не желаем общественного блага, не думаем о будущем. А в чём оно, это общественное благо? В размене истории на индивидуальные коммерческие интересы? В том, что город зарастает многоэтажками, как огород крапивой? Что же касается будущего… Есть ли оно вообще при таком отношении к прошлому?

В борьбе за прибыль бизнес противопоставляет градозащитников обществу, не понимая, что градозащита — естественная потребность общества, его инстинкт самосохранения. Бессмысленно руку противопоставлять телу.

Мария МИРОНОВА, председатель городского отделения ВООПИиК.
Источник: Калининградская правда, №32 (18048 ) вторник, 26 марта 2013